И Полечка красавица!

Он напугал меня сегодня до жути!
После пробежки, как обычно, лёг в леваде поваляться. Я колупаюсь со снарягой, и тут периферийным зрением отмечаю, что что-то не так. Смотрю - а он привстаёт на перед и тут же на бок заваливается, и так несколько раз. Я в панике к нему, пока пять метров пробежала, уже столько всего надумать успела: от сердечного приступа до паралича. И вдруг обращаю внимание, что он губой рожи корчит - плющится. Посмотрел Мальчиш на меня так удивлённо - и встал, а я в истерике, уже от смеха, по стенке сползаю - это он живот чесал! Тьфу, блин! Напугал, бармалей!

Но рассказ про Пальмиру не может начаться без рассказа про Каштана - моего любимого коня , сейчас ему должно было бы быть 22 года...

Моя мама работает с детьми: ведёт кружок ЗОЖ, устраивает выезды в походы, за границу и на турбазы. Учась в школе, я всегда ездила с ней. На Нарочь мы ездили традиционно каждый год, естественно, дочку главного воспитателя никто никогда не контролировал, и я была абсолютно свободна.
Свободна настолько, что напросилась работать "за покататься" в прокат на главном пляже. Когда-то там работали 4 лошади, перегоняемые на лето из конюшни за 10 км.
Когда-то директор нацпарка - страстный конник - финансировал создание двух конных ферм с бесплатной школой для местных детишек и разведением-продажей породистых лошадей, на работу приглашались опытные тренера, берейторы, заводчики, рядом с главным Нарочанским пляжем организовывались республиканские соревы по конкуру... Но старый деректор умер, а новый, как водится, всё развалил. "Остатки былой роскоши" успела застать я. Из двух племферм осталась одна, в деревне Симоны. За десятью конями следила одна пожилая женщина и вечно поддатый конюх. Надо сказать, что лошадкам там жилось не плохо: никакой работы, ежедневный полноценный выгул в левадах, трава и сено вволю - заслуга Нины Николаевны. Правда, нацпарк считал, что финансировать коням можно только сено, и на все ветпрепораты, редкие расчистки, глистогонные ей приходилось копить самой - но это уже отдельная история.
Что бы конюшня приносила хоть какой-нибудь доход, было решено отправлять одного коня на лето в прокат. Рядом с пляжем была сделана большая круглая левада, а в 50-ти метрах от неё, на базе лесничества, оборудовали сарай-денник. Каштана пригоняли туда с середине мая до середины сентября, и каждый день с 9 до 18 он должен был стоять посёдланным в леваде и ждать, когда им заинтересуются очередные попокататели.
Я на целых два месяца смогла немного облегчить его прокатную жизнь: рассёдлывала, когда не было клиентов, выпускала пастись, уводила домой на положенный по документам двухчасовой обед, а в дождливые дни вообще не брала на работу, не пускала кататься пьяных мужиков и "я-ведь-умею-галопом" с прутиками. Это была настоящая репетиция "своей лошади", мне было необходимо кормить, выгуливать, отбивать денник, разруливать привоз кормов и т. д. В общем, я всей душой прикипела к этому коню

На нём, когда никого не было, я самовольно обучалась "вольтижировке". И однажды, когда я ехала стоя в седле рысью, меня засекла Нина Николаевна. Я уже успела мысленно попрощаться с Каштаном, когда вместо злобного обругания за риск и безответственность она предложила мне в понедельник (наш законный выходной) приехать на конюшню и поробовать себя в настоящем вольтижировочном седле на подготовленной вольтижировочной лошади.
Так я познакомилась с Пальмирой.

Как ни странно, Пальмира стала единственной лошадью, которую я сразу невзлюбила. И она меня, естественно, тоже.

Продолжение следует...

Каштан просто прелесть. Я влюбилась в него только по фотографиям.

А Каштана, к сожалению, уже нет... благодаря Пальмире. Но об этом позже.

До сих пор не знаю, как мы тогда с Полькой не поубивали друг друга Она свечила, носила, кусала... Во мне просыпался боевой азарт бывшей троеборки, и мы летели в поля, где носились без разбору по холмам-лесам, страшно шарахались коров и собак, два раза убегали от деревенских жеребцов, у которых при виде кобылы сносило крышу и они рвали цепи (благо ещё спутанные были)... Возвращались обе взмыленные. А представте себе, что до моего приезда кобыла не была под седлом год (да и то: покатала мужика пять минут, высадила и смылась), а тут приезжаю я, седлаюсь и мы уносимся часа на три в поля, и так раз в неделю, как кобыла не загнулась от какой-нибудь азотурии, не попереламывала себе ноги или мне шею - большая загадка. Вот вернуться назад - убила б себя за такое!

А Нина Николаевна хотела, что бы я осталась у них, работала с лошадками, детьми (неофициально, естественно, т. к. мне не было ещё 18), хотели в сезон катать на бричке... Строили грандиозные планы на следующее лето...

И... Облом!..

Следующим летом Нину Николаевну уволили за единственную за 15 лет работы своевольную отлучку (она поехала за парализованной умирающей матерью, тогда как ей не дали на это добро), и так как больше специалистов не было, конюшню закрыли... вместе с лошадьми.
Нет, летом Юзек-конюх их ещё выпускал гулять часа на три-четыре, а когда я была там, то и больше. Но оставаться долго я не могла, т. к. в городе предложили подработку, а я твёрдо вознамерилась выкупить Каштана. Каштану было хреново: за неделю до моего приезда Пальмира во время игры отбила ему по плечу. Нина Николаевна смогла снять отёк, но сильная хромота оставалась. Колхозный вет сказал, что ничего криминального там нет - похромает и пройдёт. Я уехала, заверившись обещаниями Юзека ставить Каштану компрессы, не забывать расчищать коней, следить, чтобы кобылы и недавно рождённый жеребёнок гуляли каждый день, и не лениться выпускать жеребцов.

Я пыталась договориться с нацпарком о продаже коня, но ответ был один "лошади на госбюджете, мы не имеем права их продавать" А Юзек тем временем плевал на коней с высокой колокольни. Я приезжала в осенние, зимние каникулы, мы с подругой-конницей по полдня торчали под закрытой конюшней, ожидая конюха. Мы не разу не видели следов лошадей возле конюшни и в левадах, по словам местных, кони не выходили с осени, а конюха Юзека видели там через день. И мы ничего не могли сделать!

Весной я выбраться не смогла, т. к. давили выпускными школьными экзаменами, я активно готовилась к поступлению в театральное или на биофак (вот такие разносторонние у меня интересы! ), но краем уха я услышала, что какие-то активисты добились продажи Симонских коней. Интернета у меня не было, и все новости я получала от знакомой лошадницы - она с задержкой говорила мне, кого уже продали, Каштана среди них не было.

Свершилось! 20 июня, сразу после сдачи ЦТ, я ломанулась на Нарочь. Конюшня была пуста, где мой Каштан, никто не знал, в нацпарке с малолеткой говорить не хотели. Расспросив аборигенов, я вышла на Юзека. Дома была его жена, которая ничего толком не знала. На следующий день я попросила родителей сходить со мной в нацпарк. Послать меня подальше уже не получилось, как-то "вдруг" нашёлся директор, объявился человек, что занимался расформировкой конюшни "жёлтый с чёрной гривой, маленький? Был такой, неделя как на мясокомбинат свели. А чё? Он ходить не мог, ветеринар сказал, что лечить нецелесообразно. Они ж все калеки! Вон ещё одна осталась, на колхоз пригнали, а она на неделю слегла, завтра списываем"

Как я выбегала из здания нацпарка, как меня пытались успокоить родители, как заплаканная искала Нину Николаевну помню словно в тумане. Нина Николаевна тоже успокаивала, правда не очень у неё получалось, в результате ревели вместе. Выпив на брудершафт валерьянки и немного отойдя, она мне заявила, что сейчас я должна забрать Пальмиру. Да что она понимает, эта старушка?! Я не хочу Пальмиру! Я не люблю Пальмиру! Мне нужен мой Каштан!

На следующий день я на велике искала какие-то Брыли, просто потому, что обещала Нине Николаевне разузнать о Пальмире.
Я увидела её издали, такую масть не с кем не спутаешь. Подъезжать не собиралась, но не могла игнорировать ситуации, когда лошадь стояла на выгрызенном до земли пятачке, без тени, без воды. Фоток той первой встречи у меня нет, но выглядела кобыла ужасающе: застывшая в неестественной позе (я тогда ничего не знала про ламинит), с большущими, с кулак, бурсами на локтях, вся в волдырях от укусов слепней, с торчащими рёбрами и вытертой цепью шеей, абсолютно безразличная ко всему. Я, плача, пыталась выдернуть кол, когда ко мне подошла работница фермы. Она, наверное, собиралась ругаться, но, видно, передумала, увидев моё заплаканное лицо. Она говорила, что через день, как пригнали новую рабочую лошадь, та слегла и не вставала неделю, день назад поднялась, и ветеринар сказал: пока стоит, везти на мясокомбинат. Я сказала, что не надо везти, я её куплю. Женщина обещала перевязать и напоить кобылу. По дороге назад я позвонила маме и попросила связаться с нацпарком, сказать, что лошадь мы заберём.

Вот так ввязалась во всю эту историю...

Все эти дни я гоняла по 10 км туда и обратно, проверяя Пальмиру. Я возила ей недоеденные салаты со столовой и высушенный хлеб. Теперь её перевязывали и поили каждый день. Лошадь заметно оживилась, издали замечала меня и вставала в стойку, ожидая. Делала 2-3 шага мне навстречу (то, что она не могла ходить, я объясняла себе отросшими за год стояния ластами и короткой тяжёлой цепью). Правда, когда я объявила Пальмире, что она почти моя лошадь, эта зверюга чуть не сняла мне скальп До крови разодрала лоб и бровь, хорошо ещё, что у меня чёлка длинная. Маме, когда заметила, сказала, что с велика упала. А Пальмире тогда сказала, что она Дура, и уехала. За день до официальной продажи к нам подъехала машина ветслужбы. Вышел мужик и спросил, что я здесь делаю. Я ответила ему, что завтра забираю эту лошадь. Он очень удивился и позвонил куда-то. Оказалось, ветеринара забыли предупредить, что данную лошадь убивать не надо

Я плохо спала ночью, боялась, что они забыли предупредить ещё кого-нибудь. Когда мы приехали оформляться, оказалось, что у них нет документов на Пальмиру, а они должны отчитаться за каждую лошадь. Нашли документы на "жеребец бурый Куплет" и по ним оформили сделку. За Пальмиру посчитали 500$. Мы не были готовы к такой сумме, т. к. здоровая рабочая лошадь тогда стоила 300-400$. Мама одолжила у кого-то, сестра сняла все деньги с карточки и через два часа у меня на руках были все бумажки. Итак, 27 июня 2007-го года у меня появилась первая лошадь.

Пока ехали к Пальмире с коневозом, меня била нервная дрожь: а вдруг её всё же забрали на мясо, или сама копыта откинула... А ещё Нина Николаевна, добрая душа, накануне вечером, инструктируя меня по перевозке, нарассказывала всяких историй из личной практики. Там было и про застрявшие между трапом и непосредственно коневозом ноги, и про свёрнутые шеи, падения, заваливания, самыми безобидными казались колики в дороге
Как ни странно, лошадь стояла на месте, живая... Мы долго искали начальницу фермы, что бы отдать ей накладные. Потом пытались засунуть Польку в коневоз. До него было 30 метров, и вот тут-то я узнала, что лошадь действительно не ходит Сначала мы с подругой долго пытались спихнуть её с места, потом, сделав два шага, она стала падать. Мы минут 10 вели её этих несчастных 30 метров. Зато когда попросили зайти на трап, она выдала нам две живенькие свечки. Я тянула за повод, а водитель и Ёжик (подруга) за вожжи, пропущенные под хвостом, и Поля скоро сдалась.

Поездка до Минска (260 км) тоже осталась одним смазанным мутным пятном. Ехала я одна, Ёжик осталась на Нарочи (у неё там была практика). Водитель ничего не говорил, только изредка посматривал на меня большими глазами, еле удерживаясь, полагаю, от того, чтобы покрутить пальцем у виска (это сейчас спасение раздолбанных лошадей стало делом привычным, тогда воспринималось за идиотизм и причуды). Помню, что почти готовилась застать в приципе хладный труп, но как не странно, Полька была очень даже живой и возмущённой, в чём я убедилась, проверив её на заправке.

Тем временем я всё ещё не знала, куда везу лошадь. Алеся, которую я просила найти нам какой-нибудь сарай, на звонок ответила только, когда мы уже подъезжали к Озерцу - деревне, где стояли 4 лошадки моих друзей. Она ответила, что сарай покажет Валентин (7-летний сын хозяйки двора, где они держали своих лошадок). На вопрос водителя "так куда везём?" я честно ответила "не знаю", после чего он всё-таки не выдержал, громко выдохнул и дался пару раз лбом об руль, а меня разобрал истерический смех
Валик показал мне сарай через дорогу от них, что было очень удобно. Пальмира теперь совсем не хотела покидать коневоз, но была безапелляционно вытолкана оттуда. Пройдя метр с дороги, она упала и осталась лежать. Водитель, ещё раз скорчив рожу и покачав головой, поспешил удалиться.

Вот так я и осталась одна, возле дырявого сарая с лежащей лошадью и ведром сухарей...